Впечатлениями поделился Борис Нелепо:
Дэйзи
посмотрела на Гэтсби и сказала вместо признания в любви: «Такие
красивые сорочки, мне так грустно, ведь я никогда не видала таких
красивых сорочек». Ну, дальше вы знаете.
Появляется черно-белый
логотип Warner Bros., весь в потертостях и царапинах, как на старой
кинопленке, и вдруг становится цветным, выползает за рамки экрана, ведь
это 3D. Всего лишь первые секунды фильма, но в них уже точно
сформулирован весь творческий метод База Лурмана. «Нельзя повторить
прошлое», — центральная фраза романа Фитцджеральда, к которой прибивает в
самом финале книги корабль повествования — тот самый корабль, на
котором Джеймс Гетц стал Джеем Гэтсби. Лурман слишком умен, чтобы
пытаться сделать честную экранизацию, поэтому с классическим восприятием
«Гэтсби» в качестве одного из первых джазовых стандартов, переложенных
на язык прозы, он остроумно расправляется в самом начале, включив
хип-хоп — кстати, органичная музыка для нуворишей.
Тех, кто ждет
привычного лурмановского пиршественного изобилия, не разочаруется.
Свадебное колье Дэйзи разлетается десятком жемчужных бусинок, занавески с
тенями раскачиваются в ритм закадровой музыке, буквочки из писем
рассыпаются по экрану, а в небе над дворцом Гэтсби возникает образ его
любимой. Массовка танцует под модный репертуар из песен Ланы Дель Рэй,
Эми Уайнхаус и The xx, а газон перед первой встречей Гэтсби и Дэйзи и
вовсе облагораживают под песню Бейонсе Crazy in Love (тут уместно
вспомнить, что Jay-Z — исполнительный продюсер, heart, honor and
respect).
И все же очевидно, что для Лурмана экранизация
«Великого Гэтсби» — серьезное испытание, поскольку слишком велик зазор
между его стилем и темпоритмом романа. Почти всех постановщиков
Фитцджеральда, начиная с автора снятого всего через год после написания
книги фильма (по крайней мере, так кажется по единственному уцелевшему
материалу — минутному трейлеру, в котором зрителю предлагается «пережить
развлекающий восторг собственной жизни»), увлекал фон — пышное
убранство светских вечеринок и возможность изобретательно распорядиться
массовкой. Но при внимательном прочтении романа видно, насколько же он
камерный, — это практически пьеса на шестерых, где лишь где-то вдалеке
слышны отзвуки оркестра и мелькают брызги шампанского.
Суаре с
любовницей, на котором муж Дэйзи — Том Бьюкенен — бьет свою подругу,
описан Фитцджеральдом очень брезгливо. Вот здесь и начинает
сопротивляться материал у Лурмана: кажется, сюда вот-вот залетит зеленая
фея из «Мулен Ружа», но вряд ли ей место в такой отталкивающей
атмосфере. Возможно, идеальная постановка «Великого Гэтсби» должна
напоминать то, что называют «заснятым театром», не иметь бюджета и
происходить в одной комнате, где было бы особенно хорошо видно, в каких
судорогах обнажаются простые человеческие чувства и вызываемые страстью
химические реакции организма, разом аннулирующие все эти дорогие дома,
платья и ожерелья, выступая универсальным уравнителем (ведь и любовница
Тома — в сущности, вульгарная кокотка).
В отличие от другой
нашумевшей недавно постмодернистской трактовки классики — британской
«Анны Карениной» — здесь нет того тупого изнуряющего автоматизма, с
которым переносил текст на экран Райт. Это не означает, что палитра
лурмановских приемов существенно богаче: увы, в «Гэтсби» наполнен клише,
иногда тавтологичен. И всё равно видно, что Лурману очень интересно
снимать кино, здесь нет одной механики, чувствуется искреннее
удовольствие от режиссуры. К тому же он один из последних авторов, кто
пытается воссоздать хотя бы призрак того образа большого голливудского
кино, окончательно покинувшего нас за последние годы.
Если
вернуться к тексту, то Лурман достаточно педантично следует букве
первоисточника. Единственная очевидная неуместность: зачем-то
повествование оформлено как исповедь Ника Каррауэя врачу-психоаналитику,
который предлагает положить историю на бумагу (?!). Зато Лурман
полностью убирает линию между рассказчиком и его циничным увлечением,
чемпионкой по гольфу, подчеркивая в своей трактовке то, что не лежало на
поверхности в книге. Да, Том Бьюкенен — скучающий прото-наци, Дэйзи —
мещаночка, а Гэтсби — маска, но они проживают что-то значительное, пока
Ник и его временная союзница остаются лишь наблюдателями, если угодно
зрителями, которые сидят в уютных гостиных и смотрят за чужой настоящей
жизнью, вынося суждения (роман начинается со слова «осудить»). Потому
так органично то, что и их размолвку режиссер вовсе убирает из фильма; и
так неважно, что Тоби Магуайр столь неинтересен в кадре, тщетно пытаясь
дать Дона Дрейпера.
В акценте на разделение героев на тех, кто
играет, и тех, кто наблюдает, наверное, главная режиссерская тонкость.
Весь фильм и всю книгу Гэтсби смотрит на зеленый луч. Это редкое
оптическое явление — солнце, заходя за горизонт, на несколько секунд
вспыхивает зеленым светом (см. одну из лучших картин Эрика Ромера). Вряд
ли об этом слышал Гэтсби, его зеленый луч ненастоящий — всего лишь
фонарь на причале, указывающий на дом Дэйзи. Но ведь и сам Гэтсби, и его
Дэйзи — тоже лишь плод воображения, вымысел самого Гэтсби. Лурман
детально показывает, как герой изобретает свой образ, жесты и манеры
говорить, но совершенно упускает из виду, что и Дэйзи вовсе не
существует — и это упущение, единственное, что мешает фильму стать
по-настоящему хорошим. Об этом самые горькие строки романа: «Дело было
не в ней, а в огромной жизненной силе созданного образа. Этот образ был
лучше ее, лучше всего на свете. Он творил его с подлинной страстью
художника».
Источник:
http://seance.ru/blog/gatsby-lurman
