Есть мнение — или относительно общее ощущение, — будто за последние годы в нашей стране заметно вырос интерес широкого зрителя к документальному, или неигровому, кино. Его как будто стали чаще показывать в кинотеатрах. Его обсуждают. О нем спорят. Документальное кино впервые на нашей памяти — или, во всяком случае, впервые с 1980-х годов, то есть с советских еще времен — выходит на передний план. Или уже вышло.

Помимо этого мнения-ощущения, есть и некоторая объективная (экономическая, социальная) активность, от нашего возможного сомнамбулизма практически независимая. Попробуем вкратце перечислить некоторые ее показатели.
Открытие телеканала «24 ДОК» несколько лет назад сопровождали сомнения в успехе этой бизнес-идеи. Не беремся оценивать прибыль, полученную или недополученную инвесторами, но сегодня его среднемесячный охват, в том числе благодаря вхождению в бесплатный соцпакет «Мостелекома», составляет три с половиной миллиона человек. На международном кинофестивале #Артдокфест, проходящем в холодной декабрьской Москве, с каждым годом все больше народу. Различные документальные ленты — будь то деликатно сделанный, но художественно непритязательный фильм об опальном олигархе #Ходорковский или байопик о покойном рок-музыканте «Джордж Харрисон» — собирают кассы, сравнимые с бокс-офисами иных шедевров артхауса (подтверждая давнее подозрение, что непопулярность якобы документального жанра среди широких зрителей — лишь часть тяжелой болезни под названием «российский кинопрокат»).

Мастерски снятая картина о подростке-аутисте «Антон тут рядом» не только собирает овации по всему миру, но и запускает в России создание фонда по решению проблем аутизма. Многочисленные институции — от информагентств до модных столичных клубов — систематически организуют в своих стенах регулярные программы, в рамках которых проводятся тематические показы документального кино для всех желающих, нередко бесплатные. По мнению куратора документальной программы ММКФ и вице-президента Гильдии неигрового кино Григория Либергала, 12 лет назад в стране был один такой киноклуб, а сейчас их «как минимум полторы сотни». В виде реакций на общественный запрос появляются и соответствующие учреждения — так, в 2013 году Центр документального кино намерен открыть в Москве специализированный кинотеатр документального кино.

Возможно, в самом деле, времена, когда документальное кино ассоциировалось с нудно говорящими головами и непреходящей скукой, уходят в прошлое?

Не факт
Чтобы не впадать в преждевременную эйфорию, сразу признаем: не все эксперты готовы безоговорочно согласиться с утверждением о росте популярности документального кино. В частности, режиссер-документалист Андрей #Грязев («Саня и Воробей», «День шахтера», «Завтра») усматривает в интересе к документальному кино в первую очередь стремление сограждан к информации:
— Если отвечать честно, то никакого роста интереса именно к документальному кино в России нет. Изменение от нуля до единицы говорит не о росте, а просто о динамике. Зато есть обострившееся стремление простого человека к информации, показанной под другим углом и часто отличной от его собственной, ну или от общественной. Причем в процентном соотношении это стремление не в пользу отечественного производителя. И вовсе не из-за того, что к западному взгляду доверия больше или просто нет пророка в своем отечестве.

Новая развивающаяся площадка требует тех фильмов, которые по разным причинам в России не снимаются, и предпосылок к этому нет, как и самого роста отечественного документального кино. Конечно, можно присягнуть в верности патриотичным заветам и всегда снимать про светлое небо над головой и выключать камеру, когда идет дождь, но зрителя это вряд ли заинтересует. Вот и наполняют российские зрители залы, чтобы посмотреть на своего сидельца номер один, но с немецким акцентом. А редкие, единично сделанные отечественные документальные фильмы в отместку наполняют такие же залы, только иностранным зрителем.

На реальных событиях
Иначе смотрит на ситуацию знаменитый российский документалист и продюсер Виталий #Манский:
— Вода всегда найдет себе дорогу. Вода камень точит. Нынешний интерес связан с нехваткой для достаточно большой категории российских граждан пространства соотнесения своих чувств, своей жизни и самого себя с тем пространством, в котором ты живешь. А документальное кино является в этом смысле удобным инструментом для подобного рода рефлексии. И учитывая, что думающая аудитория — глубокие, объемные люди — составляет достаточно внушительный процент в России, она и провоцирует нынешний интерес к документальному кино.

Президент российской Гильдии киноведов и кинокритиков, отборщик ряда документальных фестивалей, автор и ведущий программы «Документальная камера» (телеканал «Культура») Андрей #Шемякин полагает, что нынешний рост не просто заметен, но и имеет немало культурно-исторических предпосылок:
— В эту сторону движется общемировой процесс: в литературе — огромный интерес к нон-фикшн, в голливудских блокбастерах все чаще ставят титры «основано на реальных событиях», и постепенно растут бюджеты документальных фильмов уже в кино собственно американском. Майкл Мур получил своего «Оскара» еще в 1989-м за фильм «Роджер и я», но только теперь он стал культовой фигурой. А какие там еще имена, любо-дорого.

Сотая доля
— Во-вторых, такой прецедент уже был, — продолжает Андрей Шемякин. — Перечитайте первую главу замечательной книги Майи Туровской «Герои безгеройного времени» — все книги о подлинных переживаниях путешественников-экстремалов были бестселлерами. Что касается России, то здесь дело обстоит еще интереснее: работает социалистический принцип дефицита. Шум стоит (коллеги тоже начали стараться, не один я уже), а где увидеть-то? Но классику уже можно посмотреть какую-никакую, а наши режиссеры-неигровики — это реальные фигуры, надувать не надо — хоть Косаковского возьмите, хоть Пашу Костомарова.

И еще один аспект — стадиально-исторический. 1960-е, возродившись в 1980-е, дали максимум (в том числе в документалистике), теперь дело за поздними 1950-ми — тогда все это началось в мире, в середине 1960-х докатилось до нас, но своей Оттепели у документалистов не было. А когда пришла — надо было сразу предупредить, вот многие в социалку и кинулись. Так что для авторского кино еще поле непаханое. В 1990-е был некоторый взлет — примерно до 2005-го, потом пауза. А теперь начинается новая волна.

— Какие конкретные работы вы бы отметили?
— «Да здравствуют антиподы!» Виктора Косаковского. «Революция, которой не было» Алены Полуниной. Ошеломляюще дерзкая по монтажу работа покойного Максима Капитановского DOVIDEO, неслучайно не попавшая в конкурс ни одного отечественного фестиваля — только в параллельную программу «Артдокфеста». «Иконоскоп» Манского еще не видел. Из дебютантов — MILENA ученицы Разбежкиной Мадины Мустафиной. Из телевизионного «неформата» — «Площадь Свободной России» Андрея Егорова. Из молодых, но уже известных — «Нет проблем» Таисии Решетниковой. «Тихий океан» Анны Шишовой — опять дебют (это уже мастерская Сергея Мирошниченко; они друг с другом спорят, и это отлично). В визуальной антропологии — уже обошедшая мир картина Алексея Вахрушева «Легенда о Вуквукае, маленьком камне». «Поморы» Александры Стреляной — это Питер. Это только то, что с ходу вспомнилось. И главное, опять появились разные школы и совсем отдельные спецпроекты. Они уже создают новую атмосферу. Сильно раздражают. Заставляют заново сверять часы.
Так что одной-двух причин «подъема» нет. Мы явно вступаем в новую фазу, шок проходит. Не будет опять того, что наша коллега Елена Стишова именует «террором среды» (я это немного испытал на себе в прошлом году, летом, во время отбора в Екатеринбург, это фестивальная конкуренция, так сказалась ярлыками, — бодрит!). Поэтому главное — формировать среду. Чтобы не заглох этот импульс. Я его не преувеличиваю, это сотая доля того, что хотелось.

Код реальности утерян
Главный редактор журнала «Искусство кино», социолог и общественный деятель Даниил Дондурей видит вопрос в контексте той продукции, которой нынешний российский зритель откровенно перекормлен:
— Мне кажется, что это вполне понятное явление, и связано оно с несколькими причинами. Во-первых, российский кинематограф не отражает реальную жизнь, в которой находятся и в которой живут люди. Вместо репрезентации их реальности он поставляет им либо трэшевые комедии, либо криминальные фильмы (ими телевизор наполняют в виде сериалов), либо военные блокбастеры. Таким образом, код реальности для зрителей утерян. Наши соотечественники десятилетиями узнавали себя в советском кино — и в лучших (таких как «Июльский дождь»), и в худших его образцах. В любой, даже самой проходной картине Эльдара Рязанова зрители узнавали себя и свою жизнь. Прямо или косвенно, талантливо или не очень реальность все же проникала сквозь экран. Сегодня в игровом российском кино — за исключением очень немногих фильмов очень немногих режиссеров (того же Хлебникова или Попогребского) реальность отсутствует.

— Интересно, что даже российский артхаус тоже нередко обвиняют в неспособности отобразить сегодняшнюю реальность.
— Безусловно. Ему тоже достается, потому что фильмы этих авторов все же не рассчитаны на широкого зрителя. Это второй момент. Нормальные зрители, которые просто, без особых киноведческих запросов, ходят в кино, не получают ответа ни на какие свои вопросы. А ведь человек нуждается во второй реальности. Все люди нуждаются во второй реальности. Человек потому и человек, что эмпирической жизни — той самой жизни, что состоит из жены, детей, начальства, ЖКХ, распорядка дня и прочего, — ему недостаточно. Всякий человек, независимо от своего интеллектуального потенциала и социальной принадлежности, нуждается в мифологическом, если хотите, осмыслении происходящего, в предложенной художниками, то есть в художественно освоенной второй реальности. Нуждается, но в наших условиях нигде ее не получает. В сериалах у нас одни бандиты с полицейскими и бизнесменами, в сущности неотличимыми от бандитов; либо брошенные жены и любовницы, что тоже большое вранье… а в кинотеатрах его ждут трэшевые комедии и боевики. Поэтому человек с более или менее развитым внутренним миром, не получив этого кода реальности от игрового кино, идет смотреть кино документальное и получает этот код хотя бы частично, но, конечно, далеко не полностью. Таким образом, когда людям, не имеющим касания с этой художественно освоенной реальностью, показывают документальное кино, это все равно как если бы в больнице их подключили к кислородной подушке.

— Получается, что документальное кино восполняет нехватку в том числе именно мифологического содержания? В этом есть известный парадокс…
— Безусловно. Это вы обратили внимание очень точно. Получается, что документальное кино находится как бы вне своей функции. Ведь оно — не главный ответчик за мифологизм. Мы как раз обсуждаем эту ситуацию во втором номере «Искусства кино», который весь посвящен документальному кино, в частности творчеству Виктора Косаковского.

Сегодня документалисты выполняют те функции, с которыми не справляется ни Михалков по одним причинам, ни эти армянские ребята («Самый лучший фильм» и тому подобные комедии) по другим причинам, ни эта молодая артхаусная волна по третьим причинам (они кажутся слишком трагичными, а люди не хотят трагедий). А люди хотят, чтобы было, как в «Июльском дожде».

— Но очевидно, эта ситуация утери игровым российским кинематографом реальности сложилась не сегодня и не вчера?
— Невосполнение кинематографом своих символических функций началось еще в 1990-х и продолжается по сей день. Чиновники, ответственные за телевизионную политику в стране, не справляются со своими полномочиями. Если бы наши телевизионщики понимали свои обязанности, они бы устраивали обсуждение документальных фильмов на телевидении. А делает это только канал «Культура» с Хотиненко, и говорят, что у них неплохие рейтинги. Причем, заметьте, и у Хотиненко нет русских фильмов. И документальных российских фильмов тоже нет.

Текст: Евгений МАЙЗЕЛЬ

#док #косаковский #полунина #разбежкина #стреляная